ЧЕЛОВЕК “НА ГРАНИЦЕ”: ПРОБЛЕМА МАРГИНАЛЬНОСТИ В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ КЛАССИКИ
Социальные и гуманитарные науки за рубежом. Серия 11. Социология. М.: ИНИОН РАН. 1998, № 2. С. 156-172.
ЧЕЛОВЕК “НА ГРАНИЦЕ”: ПРОБЛЕМА МАРГИНАЛЬНОСТИ В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ КЛАССИКИ
В. Г. Николаев ПРОБЛЕМА МАРГИНАЛЬНОСТИ: ЕЕ СТРУКТУРНЫЙ КОНТЕКСТ И СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИМПЛИКАЦИИ
Маргинальность относится к числу тех проблем, которые не только имеют большую практическую значимость, но и представляют немалый теоретический интерес для социологии: феномен маргинальности открывает широкое поле для изучения природы современной цивилизации, в особенности ее дисфункциональных механизмов, потенциально разрушительных как для общества в целом, так и для отдельной человеческой личности. Общий обзор современных теорий маргинальности уже был ранее опубликован в одном из номеров журнала1. Продолжая тему, мы предлагаем вниманию читателя подборку оригинальных текстов, так или иначе затрагивающих данную проблему. Эта подборка позволяет увидеть, что проблема маргинальности - не частная и обособленная проблема, хотя и может рассматриваться таким образом в рамках практической “социальной работы”. Анализ проблемы маргинальности открывает многочисленные импликации, связывающие ее с фундаментальными проблемами социологии и смежных гуманитарных дисциплин. Ввиду значительного различия теоретических перспектив, в рамки которых помещается проблема маргинальности авторами предлагаемых текстов, представляется полезным и необходимым поместить эту проблему в более широкий контекст, составить своего рода контурную карту данной проблемы, сконструировать некую широкую систему координат, позволяющую соотнести различные ее аспекты, раскрываемые при помощи разных теоретических инструментов. Это можно сделать по “бутстрэпному” принципу, т. е. пунктирно наметить их связи, “сошнуровав” различные аспекты проблемы и используемые для их описания понятия. Это должно дать нам многомерное видение тех реалий, которые здесь кроются, и сделать возможным соотнесение знаний из разных областей исследования.
1. Понятие “маргинальности” было предложено в 1928 г. американским социологом Р. Э. Парком. (Однако сама постановка проблемы принадлежит, скорее, Г. Зиммелю, впервые рассмотревшему социальный тип “чужака” как социальную универсалию.) Парк говорил главным образом о “культурной маргинальности” и трактовал феномен маргинальности как промежуточность положения человека, волей судьбы обреченного одновременно существовать в двух разных культурных группах; было предположено, что такая промежуточность, сопряженная с неполным вовлечением в обе группы, порождает особый “гибридный” тип личности, имеющий свои отличительные характеристики. 2. Последующие исследования показали, что культурная маргинальность - лишь один из видов маргинальности. В них рассматривались такие “виды” маргинальности, как “социальная”, “структурная”, “ролевая” и т. п.2 Возможно более широкое, формальное понимание маргинальности как универсального структурного феномена, коренящегося в групповых условиях человеческого существования. Возможность такого взгляда предполагается уже Парком. В работе “Культурный конфликт и маргинальный человек” Парк ссылается на картину примитивного общества, предложенную У. Г. Самнером: “примитивное” общество понимается как “группа групп”, в которой каждая группа придает особую значимость разделению “мы-они”, принимающему общую форму “этноцентризма”. В рамках такой структурной модели маргинальность может пониматься как положение индивида между двумя группами, делающее его более или менее чужим для них обеих. В таком случае можно говорить, что: (а) общий контекст маргинальности связан с групповым способом существования; (б) человек, принадлежащий к группе А, - “чужак” для группы В, и наоборот; (в) человек, оказывающийся не принадлежащим целиком ни к А, ни к В, - “чужак” для обеих групп. (г) Примечательно, что в такой модели личностные, социальные, культурные и т. п. дистанции между членами групп обычно более или менее конгруэнтны географическим. Маргинальный человек нарушает это правило, оставаясь “чужим” даже при пространственной близости. (д) Независимо от решения вопроса о реальности групп, природе этой реальности и т. п., остается деление “мы-они” и участие индивида в определенном фрагменте сети социальных отношений, в определенном наборе разных “мы”. (См. ниже пп. 11-13, 18). Следовательно, для возникновения маргинальных ситуаций такое общественное состояние, какое было описано Самнером, является в принципе необязательным. 3. С точки зрения Парка, необходимым условием возникновения маргинальных ситуаций в описанных выше структурных условиях является пространственное перемещение, мобильность, миграция. Однако пространственная мобильность - лишь один из видов мобильности, наряду с социальной, профессиональной, экономической, политической и т. п.; структурным условием последних является разделение самой “мы-группы” (общества) на подгруппы. Следовательно, дифференциация общества, ведущая к умножению групп внутри самого общества, также создает условия для возникновения маргинальных ситуаций, но уже внутри самого общества. При этом маргинализация уже не требует от индивида выхода за пределы собственной культурной “мы-группы”. Сословно-кастовая система в некотором смысле формально аналогична по структуре самнеровскому “примитивному” обществу, и размывание сословно-кастовых барьеров, сопровождающееся возрастанием социальной мобильности, является еще одним источником маргинальных ситуаций. 4. Необходимое условие маргинализации - различие норм, ценностей, представлений, моделей поведения в тех группах (подразделениях общества), между которыми индивид оказывается. Рассогласование, противоречивость, неконгруэнтность ценностных и нормативных стандартов внутри “общества” обычно описывается как состояние “аномии”. Следовательно, “маргинальность” и “аномия” являются в некотором роде соотносимыми категориями: аномическое состояние того фрагмента социальной сети, в котором человек участвует, “переводится” в маргинальное состояние индивида. (Термин “аномия” относится к состоянию системы, а “маргинальность” - к положению индивида в этой системе.) (а) Если рассматривать самнеровскую “группу групп” как “общество”, то ее тоже можно было бы условно назвать аномичной. Однако закрытость групповых границ предохраняет ее членов от маргинализации (то же и в кастовом обществе). (б) В рамках самнеровской идеально-типической модели предполагается, что каждой группе внутри такой “группы групп” аномия не свойственна. Если воспользоваться дюркгеймовским термином, такие группы объединены “механической солидарностью”, и индивидуальное сознание в них конгруэнтно (или почти конгруэнтно) “коллективному сознанию”. 5. Маргинальное положение между группами формально аналогично переходам из группы в группу, которые в социальной антропологии определяются как rites de passage, “обряды перехода” (А. ван Геннеп). Во время обрядов перехода, переводящих индивида из одной социальной категории в другую (рождение, инициация, брак и т. п.), индивид оказывается в т. н. “лиминальной ситуации”; необходимой стадией таких обрядов является “положение на краю”, когда индивид вырывается из старой группы, к которой он принадлежал, и еще не вошел в ту группу, в которую обряд его переводит. (а) Общее свойство маргинальной ситуации и лиминальной ситуации обряда перехода - промежуточность положения индивида. Индивид находится в “подвешенном состоянии”. (б) Общий структурный контекст этих двух социальных феноменов - переход индивида из одной группы в другую, во время которого индивид оказывается в “окраинном” положении по отношению к обеим группам - старой и новой. В обоих случаях имеет место состояние дезадаптации, когда старые привычки индивида оказываются уже “недействительными”, а новые еще не приобретены. (в) Важнейшее отличие маргинальной ситуации от ситуации обряда перехода состоит в том, что во втором случае “переход” происходит под надзором и покровительством членов общества, окружен всевозможными регулирующими механизмами и завершается реинтеграцией индивида в структуру сообщества, тогда как в случае маргинала переход может так никогда и не завершиться. 6. Переход требует от индивида новой адаптации (Парк, Бейтсон). В обрядах перехода это адаптация к новому “месту”, или статусу, в традиционной социальной структуре. В данном случае старые привычки замещаются новыми, причем уже “готовыми”; сам обряд перехода устроен так, чтобы полностью демонтировать старую структуру индивидуальных привычек “переходящего” (не случайно такое “выпадение” из социального состояния обычно протекает в условиях жесткой изоляции индивида от других членов сообщества; изоляция оберегает индивида от практической необходимости использования старых привычек во взаимодействии с другими, а также от удерживающих его в прежнем состоянии привязанностей к членам старой группы и от неприятия членами новой группы; выход из переходного состояния - своего рода “новое рождение”). В маргинальной ситуации требуется “двойная” адаптация. Если в обряде перехода человек перемещается в социальной структуре с места на место, то в маргинальной ситуации оказывается между двумя местами или сразу в двух местах.
7. Различные “виды” маргинальности - частные случаи некоторой общей структурной ситуации, в которой может оказываться человек. В этой ситуации круг его формальных принадлежностей неконгруэнтен кругу его эмоциональных привязанностей и личностных вовлеченностей: человек может занимать структурное место в группе, но эмоционально к ней не принадлежать, личностно с ней не идентифицироваться, ощущать ее “чуждость” и самому быть для нее “чужим”. Или, иначе говоря, человек находится в сети отношений, некоторые из которых остаются в диапазоне его эмоциональных привязанностей и личностных идентификаций, а некоторые - выходят за границы этого диапазона. Группами, между которыми может оказаться индивид, могут быть классы, сословия, статусные группы, профессии, этнические и расовые общности, социальные круги, семьи (родительско-ориентационные и прокреативные) и т. п. Неудобное промежуточное положение может подталкивать индивида к разрыву связей с той или иной группой, однако это не всегда возможно; одним из условий его пребывания в ситуации маргинальности является ее фактическая “принудительность”. Группы имеют определенную власть над индивидом, хотя бы минимальную и чисто формальную: индивид может быть вынужденным к ним принадлежать в силу своего рождения (раса, национальность, класс, семья), в силу географического местоположения (соседство, нация), в силу экономического принуждения (профессия, организация) и т. п. Такая принудительность участия в группах не обязательно сопровождается властью этих групп над умом и душой индивида. При этом, однако, само участие индивида в группах, пусть даже лишенное заинтересованности и положительной эмоциональной вовлеченности, требует как минимум внешнего соответствия его поведения стандартам, установленным для соответствующего структурного “места”. 8. Предел сегментации и дифференциации общества - социальный круг, семья и “автономная личность” (Парк, например, говорит о процессе “индивидуации” и отмечает, что западный мир дал огромный толчок этому развитию); и микропредел маргинальности - маргинальное положение между двумя другими индивидами, с которыми данного индивида связывают личные отношения, т. е. между двумя взаимоотношениями как минимальными группами, состоящими из двух индивидов. (О маргинальных ситуациях, когда индивид оказывается под прессом двух “автономных личностей” в семье, упоминает Парк, говоря о смешанных семьях, в которых родители принадлежат к разным расам или национальностям; о тех же ситуациях говорит Бейтсон, анализируя “двойной зажим”, или “двойную связь” в своих работах о генезисе шизофрении и “трансконтекстуальном синдроме”3). К тому же, сфера межличностных отношений - это реальная среда феномена маргинальности. В конечном счете, человек испытывает состояние маргинальности в непосредственных взаимодействиях с другими лицами, в обыденных ситуациях общения, в своих коммуникациях с другими. 9. Более того, специфически маргинальные переживания могут порождаться и в единичном взаимоотношении с другим, если взаимодействие с ним по той или иной причине “принудительно” (например, взаимодействие ребенка с матерью) и если этот другой является “агентом” нормативного влияния разных групп или транслирует во взаимодействие свой внутриличностный раскол.
10. Можно предложить следующее общее определение маргинальной ситуации: две стороны, А и В, с которыми индивид взаимодействует, предъявляют ему в некоторой ситуации взаимодействия требования а и b, которые неконгруэнтны друг другу. (“Предъявление требования”, разумеется, может быть и часто бывает имплицитным и невербализируемым.) (а) Неконгруэнтность означает, что выполнение а влечет невыполнение (нарушение) b, и наоборот. (б) Для индивида это реально проявляется в том, что действие, удовлетворяющее требованию а (b), влечет негативную санкцию со стороны B (А). Это та или иная форма “наказания”, причем оно может исходить либо извне, либо изнутри (вина, совесть, неудовлетворенность сделанным). Это воздействие на индивида, имеющее негативные последствия для его физиологических, психологических и т. п. процессов, т. е. достигающее своими эффектами самых глубин функционирования его целостного существа со всеми его социальными, психологическими и биологическими атрибутами. (в) Бездействие является нарушением а и b и либо влечет негативную санкцию с обеих сторон, либо (в случае его самоустранения от участия или “бегства”) лишает его общения. (г) Идеальная ситуация маргинальности такова, что индивид должен выполнить требования А и B одновременно, в одном пространственно-временном куске своей биографии, в одном географическом месте, за один промежуток времени и т. п., не имея возможности разнести реакции на а и b в пространстве и времени, причем в таких условиях, когда его действие и/или его последствия становятся известными обеим сторонам (вовне или внутри него самого).
Вышеприведенный способ описания маргинальной ситуации формально удобен для понимания существа вопроса. Но вместе с тем ему присущ “естественный” недостаток, связанный с тем, что он ограничен определенной концептуальной “системой координат”, и там, где используемые в ней категории не поддаются ясному соотнесению с эмпирической реальностью, он теряет свою очевидность и действенность в качестве объяснения. Для современной социальной реальности характерна “непрочерченность” групповых границ; ее непосредственное наблюдение со всей очевидностью показывает, что “группа” - социологическая абстракция. Поэтому можно перевести анализ в другие категории. 11. Человек реально живет не в “группах”, а в некотором фрагменте сети социальных отношений, который выступает для него как круг его повседневного общения, взаимодействий, коммуникаций и который можно определить как “круг повседневной жизни”, или “круг повседневных дел”. (Этот круг выстраивается вокруг его Я, и его ядро составляют его взаимодействия с членами семьи, друзьями, коллегами по работе и т. д.) Это тот “социальный мир”, который индивид непосредственно биографически наблюдает и переживает. В рамках этого мира индивид связан не с “группами”, а с конкретными лицами. Устойчивый круг повседневного общения является основой его “жизненного мира”. 12. Индивид как личность формируется в семье и своем социальном круге. Пока он в них находится, он привыкает видеть мир сквозь призму своего родного языка, этническо-языковых классификаций, присущей окружающему кругу лиц классификации и иерархии интересов, а также прочих социальных упорядочений, организующих взаимодействия в его социальном кругу и его личный опыт, - и ведет себя исходя из этой организации опыта. Это его “жизненный мир”, представляющий для него схему соотнесения, под которую подводятся его биографические переживания. Присоединяясь к новым “группам”, он оказывается (по сравнению с исходным состоянием) в такой ситуации, когда его поведение, складывающееся на основе “домашних” представлений, почерпнутых из “домашнего” круга, оказывается неадекватным и не обеспечивает его эффективного участия во взаимодействиях. Шютц описывает последствия этой неадекватности как обрушивание системы релевантностей; исходная организация опыта (классификации переживаний, иерархии интересов и т. п.) “подвешивается”, т. е. теряет свою надежность и самоочевидность, тогда как новая организация опыта еще отсутствует и должна стать результатом его активного приспособления к новому “жизненному миру”, который выстроен вокруг других Я, непроницаемых для него, и в котором он сам находится на обочине. (См. статью Шютца “Чужак”.) Иначе говоря, раньше его организация опыта была достаточно конгруэнтна (с точки зрения практических нужд) интерсубъективной организации опыта его социального окружения, теперь - нет. Опыт индивида не “вписан” в интерсубъективную структуру его новой социальной реальности; результатом этого расхождения и этой невписанности становится практическая дискредитация его прежней (относительно) стабильной структуры опыта и его привычек - и, соответственно, более или менее глубокая личностная дезорганизация. (а) Так может происходить при “выходе” в более широкий социальный мир из семьи, социального круга, соседства, профессии, организованной экономической группы, этническо-языковой общности и т. д. Дезорганизация индивидуальной структуры опыта может принимать при этом разные степени интенсивности и отличаться глубиной последствий для стабильности и целостности личности. (б) Тезис пункта 12 строится на допущении внутренней стабильности, согласованности и непротиворечивости “жизненного мира” исходного социального круга. Реально это допущение не всегда соблюдается. Противоречивые элементы организации индивидуального опыта могут вкладываться в индивида уже в исходном социальном круге. В сложно структурированном современном мире в любом социальном круге всегда может присутствовать нестабильность и противоречивость, сказывающаяся соответствующим образом на индивидуальной организации опыта принадлежащих к этому кругу лиц. Она может быть следствием случайного группообразования в условиях дифференциации общества и индивидуации отдельных его членов, транслирования социальным кругом (или отдельными его лицами) общесоциальных противоречий в условиях аномийного состояния общества или отдельных его структурных частей, и т. п.
Таким образом, там, где у Парка речь шла о разных “культурах”, можно перейти в феноменологическую “систему координат” и говорить о неконгруэнтных “жизненных мирах”. (В феноменологическом ракурсе проблема маргинальности рассматривается в статье Шютца.) 13. С феноменологической точки зрения, индивид живет во множественных “перспективах”, в т. ч. соотносящихся с различными отношениями, которые связывают его с другими людьми. Неконгруэнтность особых “жизненных миров” (сопряженных с такими “перспективами”), создающая ситуацию маргинальности, может проявляться по-разному. Например: (1) два индивида, чьи круги общения не совпадают, изначально являются друг для друга “чужаками”, или “посторонними”; (2) могут формироваться такие круги общения (взаимодействия), которые не создают свой согласованный “жизненный мир”; индивид, впервые попадая в такой круг общения, оказывается в ситуации вынужденного общения с людьми, привносящими в круг общения несколько разные “жизненные миры”; (3) если в семью (или круг друзей) силой обстоятельств привнесены значимые для данного индивида лица, выражающие разные “жизненные миры”, индивид также может попадать в маргинальную ситуацию. Кроме того, маргинальная ситуация возможна тогда, когда семья (или социальный круг) индивида оказываются в “чуждой” культурной среде (пример: мигранты), когда разные “жизненные миры” воплощают родительско-ориентационная и прокреационная семьи индивида, когда жесткая граница пролегает между “жизненными мирами” семьи и социального круга, и т. д. 14. “Жизненный мир” - это обыденный, привычный мир. Пребывая в мы-группе, индивид находится под покровом ее представлений, имеет прочный “практический” разум под ногами; приходя в движение, человек выталкивается из этого защищенного положения и теряет фундамент своего поведения: “дымовая завеса” представлений мы-группы спадает, привычные представления об окружающем мире рушатся, а вместе с тем становятся недействительными многие привычные способы поведения. Структура привычек во многом определяет личность, а потому радикальные трансформации “жизненного мира” (или промежуточное положение между разными “жизненными мирами”) могут оказывать на личность очень глубокое влияние. (См. также выше п. 12.) 15. Коммуникации в “кругу повседневных дел” протекают на разных уровнях абстракции, в т. ч. метакоммуникативных и метаязыковых (Бейтсон). Для успешных взаимодействий с другими индивид должен правильно воспринимать не только денотативные сообщения, но и невербальные сообщения более абстрактных уровней, причем эти восприятия должны быть привычными и автоматическими. Индивид должен не только воспринимать их, но и “чувствовать”. В той мере, в какой метакоммуникативные и метаязыковые “окаймления” одних и тех же денотативных сообщений в разных “группах”, между которыми оказывается маргинальный индивид, отличаются, он либо не может сформировать автоматические реакции на такие “окаймления” (или “рамки”, в терминологии Бейтсона), либо вынужден формировать одновременно два ряда таких реакций, которые друг другу противоречат4.
16. Таким образом, попадание в структурную маргинальную ситуацию может сказываться на психической организации и личности индивида. (а) На уровне индивидуальной психики это проявляется в специфическом “трансконтекстуальном синдроме” (Бейтсон), являющемся следствием подрыва сложившихся ранее привычек. Стабильная структура привычек является основой нормального функционирования индивида в среде (природной и социальной); ее дестабилизация, связанная с ее неэффективностью для достижения обычных результатов в новой среде, может затрагивать самые основы психофизического функционирования организма. Работоспособность привычек (или установок, или нормальных ожиданий) связана с определенностью и стабильностью того интерсубъективного контекста, в котором они “укоренены”. Утрата этого контекста при “переходе” из старого социального окружения в новое или одновременная укорененность в двух разных контекстах создают для маргинального индивида либо эмоциональное невовлечение, либо двойственное эмоциональное вовлечение в групповые взаимодействия (“двойную связь”, или “двойной зажим”). При “зависании” индивида в промежуточном положении новая стабильная и внутренне согласованная структура привычек может так и не кристаллизоваться, а противоречивые ряды привычек и установок, коренящихся в разных контекстах, обеспечивают лишь частичное и условное решение проблем взаимодействия индивида с другими и создают внутренний раскол в его личности. Знаки и символы, на которых строится его коммуникация с другими, либо окружены для него “двоящимися” “обрамлениями”, либо отрезаны от таких “обрамлений”; крайним случаем может быть неразличение положения знака в контексте (Бейтсон). Индивидуальным приспособлением к такой “двойственности” или “выключенности” может стать конструирование нового индивидуального (более широкого или смешанного) контекста; разумеется, такой контекст не может быть полностью конгруэнтен знаковым контекстам тех двух сторон, между которыми индивид оказался, и не вполне “прозрачен” для них. (б) В ряду специфических свойств маргинального человека обычно указываются следующие дескриптивные качества: обостренные рефлексия и самосознание, критический и скептический склад ума, доходящий до цинизма, релятивизм и безоценочность мировоззрения, особая склонность к констатации фактов без их оценки, отстраненность, психологическая отчужденность, закрытость, одиночество, внутренняя противоречивость и непоследовательность поведения, склонность к творчеству и девиациям, и т. д. Такие важные характеристики маргинала, как внутренняя раздвоенность и творческий потенциал, - две стороны одной медали, отражающие двойственность положения индивида и его потенциал к созданию идиосинкратической модели более широкой общности, “поглощающей” те частные общности, в зазор между которыми он попал. Инновативное (с “этноцентрических” точек зрения, анормальное) творчество обеспечивает естественный способ выхода из двойственности данного положения; результатом этого творчества может быть как нечто “гениальное”, так и нечто “безумное”. Бейтсон описывает поведенческие реализации обеих этих возможностей как проявления одного и того же “трансконтекстуального синдрома”. (в) Маргинальная структурная ситуация - социологическое условие возникновения особого типа личности, для которого характерны “трансконтекстуальные” паттерны мышления, чувствования и поведения. (г) При условии тесной привязанности индивида к лицам, семьям, социальным кругам, создающим структурную подоплеку его маргинальности, возможны серьезные психические проблемы и конфликты, расшатывающие целостность его личности. При отсутствии же привязанностей маргинальный человек (в идеальном случае) - это везде “чужак”, паломник из небытия в небытие, сторонний наблюдатель, личностно не вовлеченный в социальный мир, становящийся для него чем-то вроде “виртуальной игры”, или “мира понарошку”. Это тип “постороннего”, описанный в романе А. Камю.
17. На уровне отношений, взаимодействий, коммуникаций для маргинала (чужака) характерны “ограничение” коммуникаций нарративно-денотативным уровнем (поскольку другие уровни не усвоены маргиналом, психологически непонятны и необоснованны для него, о чем в разных системах категорий говорят Шютц и Бейтсон) или “парадоксальная” коммуникация, которые являются внешними проекциями во взаимодействие личностных структур маргинала, или его специфической организации опыта. 18. Здесь необходимо важное уточнение. Отношение между А и В (где В - маргинал) содержательно асимметрично, но формально симметрично; иначе говоря, А для В такой же “чужак”, как и В для А, - независимо от того, большинство или меньшинство в “обществе” они представляют. Они оба друг для друга “непрозрачны”. Иначе говоря, каждая граница, разделяющая стороны А и В и делающая В “чужаком” для А - если только мы в своей исследовательской позиции не идентифицируемся “этноцентрическим” образом со стороной А, - фактически делает и А “чужаком” для В. То есть, каждая граница создает сразу двух “чужаков”. [“Граница” - это абстракция; фактически речь идет о взаимной чуждости, отстраненности, закрытости и т. п., и в связи с этим нам может быть полезно понятие “дистанции”. (а) Парк, анализируя понятие “социальной дистанции”, говорит о наличии у индивидов психологических “зон недоступности” (reserves)5 и связывает их развитие с историческим процессом индивидуации. “Зона недоступности” - это по сути та часть сознания и переживаний индивида, которая недоступна для восприятия другого и непроницаема для него. Чем больше “зоны недоступности” взаимодействующих сторон, тем меньше возможностей для их взаимного эмоционального сопереживания. Предел взаимной “недоступности” - это полная взаимная анонимность и полное отсутствие эмоционального сопереживания, вплоть до того, что А может вообще не относить В к человеческому виду, как это было прежде в отношении белых к неграм. (б) Вышесказанное можно перевести в контекст дюркгеймовских категорий “коллективного” и “индивидуального” сознания6. В простом сегментарном обществе индивидуальная личность поглощена коллективной, и сознание индивида полностью конгруэнтно коллективному сознанию; вся жизнь человека протекает на виду у собратьев по группе; внутри мы-группы индивиды не разделены дистанциями и абсолютно прозрачны друг для друга, тогда как вся личность чужака из они-группы является для них сплошной, абсолютно непроницаемой “зоной недоступности”. Иначе говоря, в этом мире границы, определяющие дистанции и чуждость, пролегают между группами. Процесс дифференциации общества вызывает обособление частного сознания от коллективного и все большую автономизацию индивидуальной личности; это выражается в увеличении индивидуальных “зон недоступности”; в дифференцированном современном мире значительная часть жизни индивида географически скрыта от глаз других и, так сказать, психологически закрыта для их понимания7. “Границы”, определяющие взаимную “чуждость”, превращаются из межгрупповых в межиндивидуальные. “Чуждость” при этом может приобретать более мягкий характер “странности”. (в) Этот процесс происходит вместе с укрупнением обществ и находит свое наивысшее выражение в городской среде. Промышленно-урбанистический мир создает свою космополитическую культуру, которая вытесняет “этноцентрические” “народные” культуры. Городская культура, как и вообще городской образ жизни, несет на себе специфический оттенок “шизоидности”8; во всяком случае, для “народных” культур такая “шизоидность” не характерна. Шизоидность городской культуры параллельна шизоидности маргинала. (См. ниже п. 19.)] Следовательно: суть проблемы - не в образовании особого слоя маргиналов, а в сквозной маргинализации общества, т. е. в исчезновении жесткого структурирования “общества” на “группы” с едиными и определенными “жизненными мирами” (специфичными “коллективными сознаниями”) и в образовании многомерно дифференцированной социальной реальности с условными и размытыми межгрупповыми границами и психологически реальными межиндивидуальными границами. К этому следует добавить еще одно соображение. Если территориально разграниченные единые групповые жизненные миры (“коллективные сознания”) - условие возникновения маргиналов в начальной ситуации межгрупповых контактов и культурного смешения, то при исчезновении таковых и при общей тенденции к размыванию групповых границ и автономизации индивидов все оказываются в ситуации между кем-то и кем-то. 19. На макроуровне культуры “трансконтекстуальный синдром” маргинала проявляется в специфичности производимых им “творческих продуктов”. Для маргинального культурного творчества характерна свободная комбинаторика, т. е. свободное (“шизоидное”) совмещение элементов разных “культур” и “этнических” стилей: сочетание классики и порнографии, высокого и низкого, бульварного чтива и традиции, элитарного и массового, всевозможные имитативные стилизации, банализация “высокого”, общая “шизоидность” культурного творчества, фигурирующая под именем “постмодернизма”. Эта свободная комбинаторика охватывает литературу, живопись, кино, музыку, философию, религию и т. д.
20. Резюмируя общие структурные условия маргинализации общества, можно перечислить такие ее факторы, как: разрушение “примитивной” структурной системы множественных обособленных племенных групп; дифференциация и фрагментация современных “макрообществ”; размывание межплеменных и межкастовых границ; развитие рынка как “силового поля”, перемещающего индивидов, принуждающего их к трансгрупповым контактам и впервые дающего людям опыт “холодного расчета“; возрастание трансгрупповой мобильности (миграций, социальной мобильности); культурные, этнические, расовые смешения (“плавильный котел”); развитие автономной индивидуальной личности. Применительно к современной социальной реальности можно говорить о всеобщей маргинализации. Чем выше дифференциация общества, чем больше плохо отграниченных друг от друга “групп” спонтанно создают и закрепляют свои частные “жизненные миры” и свои особые “социальные логики”, не имеющие ясно обозначенных границ применимости, чем более замкнуты и обособлены друг от друга индивиды, создающие в непосредственных взаимодействиях друг с другом “жизненные миры”, тем маловероятнее возможность конгруэнтности их представлений, норм, ценностей и т. п., и тем выше возможность попадания в “двойной зажим” индивида, вынужденного по тем или иным мотивам выходить за границы своего привычного круга общения и привычного жизненного мира.
21. Среди важных последствий маргинализации (или того общего процесса, частью которого она является) можно назвать то, что она - мощный источник десакрализации, секуляризации, “расколдования” мира, его “формальной” рационализации. Это связано со специфичным для маргинала подрывом незыблемости всякого “этноцентрического” и “эгоцентрического” жизненного мира и образа жизни (как его собственного, так и любого “чужого”), который переживается им в горьком личном опыте “утраты почвы под ногами”; этот опыт влечет разочарование в любых ценностях, осознание их относительности и принципиальной рациональной “недоказуемости”. За разрушением старого привычного и обыденного “жизненного мира” часто может не следовать конституирование нового столь же незыблемого и привычного “жизненного мира”; опыт ясного осознания их “искусственности” и “выдуманности” не проходит бесследно. Покров священных чар скидывается с самых оснований веры в незыблемые истины; критическая установка маргинала естественным образом враждебна вере; маргиналу трудно верить в сакральное после того, что он пережил. С этим в известной мере связана почти “животная” ненависть “этноцентричных” почвенников и нативистов к “космополитам”: в своей основе, это ненависть к чужаку, который самой своей критичностью подрывает незыблемость традиционных представлений, на которых зачастую держится их власть в мы-группе. 22. Потенциальная опасность маргинализации (ее аутопоэтической векторной направленности) - опасность “смешения языков”, “Нового Вавилона”, разрушение близких связей, анонимизация отношений между людьми, общее эмоциональное очерствение, размывание общей нормативно-ценностной среды, служащей базисом взаимодействия и взаимопонимания между людьми, царство патологии и девиации, которые, к тому же, уже не могут быть определены в таком качестве в силу отсутствия самой основы (или критерия) для такого их определения. В конце концов, это то, что Дюркгейм определил бы как ослабление солидарности. (а) В настоящее время происходит становление все новых и новых моделей опосредованной коммуникации - коммуникации без живого человеческого соучастия, - связанных со СМИ, компьютерными сетями и т. п., в которых индивид выступает либо как незаинтересованный наблюдатель событий, либо как заинтересованный наблюдатель мира как виртуальной игры. В качестве примера можно процитировать высказывание, промелькнувшее в одной из радиопрограмм: “Internet - это самое большое сообщество людей, когда-либо собиравшихся вместе”, - и добавить фразу из книги У. Л. Уорнера “Живые и мертвые”: “Они встретились на берегу реки, каждый сам по себе”. 23. Существуют и позитивные последствия маргинализации: раскрытие и развитие творческих способностей человека, избавление от древних племенных предрассудков и суеверий, рост изобретательности со всеми его последствиями для современного образа жизни, и т. п. Есть, по-видимому, какие-то естественные ограничения на действие фактора маргинальности и другие факторы, нейтрализующие или амортизирующие его действие. Однако в цели данной статьи их описание и анализ не входили.
Каждый из публикуемых ниже текстов имеет свою самостоятельную ценность и не является просто иллюстрацией к проблеме маргинальности. Тем не менее, все они вносят свой вклад в понимание различных ее аспектов и ракурсов.
Примечания
1 К. А. Феофанов. Социальная маргинальность: характеристика основных концепций и подходов в современной социологии // Общес
