Социология регионального и городского развития / Под ред. И.П. Рязанцева. М.: Гаудеамус, 2006. С. 21-50. В. Г. Николаев ПРОСТРАНСТВО И СОЦИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
«Маргинализация критического пространственного языка в социальных науках должна стать причиной глубокой озабоченности, поскольку пространство сущностно необходимо для жизни. Вне пространства не может иметь место никакое событие… Один из первых актов человеческой жизни — это занятие пространства. Движение, общение, чувствование и поведение — все они пространственны. Ничто из того, что делают люди, не может избежать пространства; жизнь не может быть ни прожита, ни даже воображена без него». Рикки Ли Аллен
«Регионализм как способ видения социальной жизни в территориальных (areal) терминах есть, в конце концов, лишь одна из возможных точек зрения на совместную жизнь людей. Считать эту точку зрения единственной было бы искажением реальности. Как однофакторное объяснение сложностей социальной жизни регионализм может стать ложной и опасной доктриной; но рассматриваемый как подход, дополняющий и корректирующий другие однофакторные объяснения — через экономические, социокультурные и политические факторы, — он может иметь огромную ценность». Луис Вирт
Вместо введения: архаичные пространственные дискурсы
Социальная жизнь не может быть адекватно описана и осмыслена вне тех пространственных контекстов, в которые она вписана. Какие бы ни выдвигались утверждения о социальной жизни, обыденные и профессиональные, они несут в себе если не явные, то скрытые пространственные коннотации, пусть даже всего лишь коннотации, предполагающие, что эта жизнь протекает вне пространства . Почти сразу после террористического акта в московском метро, который произошел 6 февраля 2004 г., мэр Москвы Юрий Лужков вновь воспроизвел не раз предлагавшийся ранее рецепт предотвращения подобных актов, потребовав максимально «ужесточить» режим регистрации в городе. Мэр посетовал на то, что уже «тысячекратно» говорил о необходимости это сделать, и распорядился активизировать работу милиции, паспортных столов и миграционных служб в указанном направлении. Для противников таких мер была приведена в качестве обоснования ссылка на международный опыт. Мэр сообщил, что «посмотрел, как это делается» в «самой демократической стране, Америке», где с людей при проверке «даже снимают обувь». Эта рекомендация содержит в себе целый ряд неявных представлений о пространственных аспектах социальной жизни, не все из которых гармонично друг с другом сочетаются. Вычленим несколько таких представлений, чтобы сделать их доступными для анализа и тем самым ввести в существо проблем, которые будут рассмотрены далее в этой статье. (1) Сравнение Москвы и Америки в плане контроля над передвижениями содержит в себе латентное приравнивание статуса этих двух единиц. Иначе говоря, Москва представляется как аналогичная США территория, для защиты которой от террористов необходим контроль над теми, кто прибывает в пределы этой территории извне. В рамки этого представления самым логичным образом укладывается представление о границе, отделяющей Москву или США от внешнего по отношению к ним мира, — границе, на которой с прибывающего можно «снять обувь» с целью его проверки. Московский «режим регистрации» открыто приравнивается к охране государственных границ США как практика пограничного контроля, нормальная для демократического государства. При этом Москва непроизвольно трактуется как суверенное государство, которое обладает собственной территорией, отделенной границей от внешнего мира, в том числе от остальной России. «Ужесточение» режима регистрации выглядит как законная мера, не дающая потенциальным террористам пересечь границу Москвы и проникнуть внутрь ее территории. Идеальная эффективность этой практики выразилась бы в таком положении дел, при котором на территории Москвы физически находились бы только лица, имеющие «регистрацию» как разрешение жить и свободно передвигаться в ее пределах, а все остальные лица, в том числе россияне-немосквичи, обращались бы в уполномоченные визовые органы города за разрешением в него приехать. «Визовый» контроль при этом обеспечивал бы отказ потенциальным террористам и преступникам в праве на въезд, и таким образом эти категории лиц не могли бы физически оказаться на территории города. Эксплицированные здесь пространственные концепции не могут быть оценены как адекватные, хотя бы потому, что Москва, во-первых, юридически не является суверенным государством, во-вторых, фактически не имеет непроницаемой и полностью охраняемой границы с остальным миром. Более того, эти концепции очевидно неправдоподобны. Тем не менее оглашение мэром упомянутой рекомендации транслирует на публику эти не совпадающие с очевидной реальностью пространственные представления, и для некоторого круга лиц (возможно, широкого) последние становятся рабочими концепциями пространства, организующими мышление по самого разного рода вопросам . (2) Если принять вполне вероятное допущение, что московскому мэру известно об отсутствии непроницаемой и полностью контролируемой границы Москвы, о том, что проверка «регистрации» осуществляется сплошным образом в пределах всей территории города, и о том, что одним из ключевых критериев для этой проверки служат расовые признаки перемещающихся по городским улицам лиц, то суть антитеррористической рекомендации мэра можно свести к тому, что «ужесточение» режима регистрации должно состоять в тщательной «пограничной» проверке лиц, имеющих расовые признаки, не совпадающие с преобладающими расовыми признаками «коренного» московского населения. Тогда смысл указанного «пограничного» контроля состоит в охране города от инородных расовых групп, а идеальным средством защиты города от терактов оказывается создание в пределах Москвы расово гомогенной территории. Тогда граница, отделяющая Москву от внешнего для нее мира, оказывается расовой границей. Мэра Лужкова, судя по всему, нельзя заподозрить в расизме, но своей рекомендацией он транслирует на публику указанные расистски окрашенные представления о Москве как пространственно ограниченной единице . Только что эксплицированный набор понятий очевидно не согласуется с тем, который был эксплицирован в пункте 1, хотя бы в том плане, что в одном случае граница Москвы как сущности понимается по аналогии с государственной границей как сплошная географически впечатанная в ландшафт линия, пересечение которой людьми может в полной мере контролироваться уполномоченными службами, в другом случае — как расовая граница, имеющая сущностно нетерриториальный характер и могущая «локализоваться» в любом физическом месте, как граница, ключевые контрольные пункты которой располагаются в местах нахождения соответствующих учреждений (паспортных столов, миграционных служб и т.д.) и местах текущего пребывания сотрудников милиции — местах, в которых не контролируется физический доступ человека на территорию Москвы, а лишь дается или не дается официальное разрешение на его пребывание в ней. (3) Необходимо учесть и такую возможность, что мэр на самом деле не разделяет эксплицированных выше пространственных концепций, понимает их неправдоподобие или неадекватность (юридическую и фактическую), не верит в эффективность предлагаемой меры; но тогда нам придется заключить, что его предложение «ужесточить» режим регистрации не имеет отношения к борьбе с терроризмом, а в действительности имеет отношение к чему-то другому . Но тогда латентной (дис)функцией стабилизации такого рода дискурсов и практик, их реализующих, становится практическая реализация тех пространственных концепций, которые были эксплицированы в пунктах 1 и 2. Пример терроризма был выбран здесь по причине того, что это явление одним из самых убедительных способов дискредитирует старые представления о пространственных аспектах социальной жизни. Мы уже не можем исходить из того, что мир — это множество аккуратно нарезанных кусочков географической территории, границы между которыми являются непроницаемыми и полностью контролируемыми, не можем приписывать территориально-административным единицам полную внутреннюю гомогенность. В конце концов, мы не можем локализовать терроризм в компактной и аккуратно очерченной территории и противопоставить ему такое средство защиты, как пограничный контроль, если нет физического коррелята границ, нарисованных на карте или существующих как феномен воображения в административно подкованном разуме. Без адекватного представления о том, как пространственно организована социальная жизнь вообще и современная в частности, мы не сможем получить ясного ее понимания. Поскольку социальные проблемы являются проблемами в пространственно организованной социальной жизни, мы не можем адекватно их решать, не понимая их пространственного контекста. А потому теоретическая экспликация пространственных аспектов социальности имеет, в конечном счете, важное практическое значение. Между тем сама эта работа должна сохранять автономию по отношению к практическим дискурсам, воздерживаться от принятия транслируемых ими пространственных концепций, использовать эти дискурсы как материал для анализа и иллюстраций, но не более того. Ниже будут рассмотрены некоторые способы рассмотрения социальной жизни в ее пространственных контекстах. Эти соображения предварительны и нуждаются в дальнейшем уточнении и развитии.
