В.Г. Николаев

СОЦИОЛОГИЗМ А.Р. РЭДКЛИФФ-БРАУНА VERSUS КУЛЬТУРОЛОГИЗМ Л. УАЙТА: К ИСТОРИИ ОДНОГО ПРИНЦИПИАЛЬНОГО НАУЧНОГО РАЗНОГЛАСИЯ

В 40-е годы ХХ века американский антрополог Лесли Уайт выступил с серией публикаций, имеющих программный характер, в которых обосновывалась возможность и необходимость новой науки о человеке, получившей название «культурология». В ответ на эти публикации высказались многие коллеги Уайта по цеху. Среди прочих, по поводу выдвинутых Уайтом притязаний высказался в двух статьях признанный мэтр британской социальной антропологии Альфред Р. Рэдклифф-Браун[1]. Полузаочная дискуссия между Уайтом и Рэдклифф-Брауном, из которой оба вышли, не изменив ни на йоту своих точек зрения, строилась вокруг нескольких ключевых вопросов: существует ли «культура» как самостоятельная реалия, не сводимая к иного рода реалиям (таким, как биологические, психологические, социальные); обладает ли она собственным независимым развитием; необходима ли и возможна ли вообще самостоятельная «наука о культуре» в корпусе наук о человеке, наряду с психологией, социологией и т.д.? Уайт утверждал, что «культура» обладает собственным независимым существованием и развитием, которые не могут быть схвачены существующими науками, что, следовательно, должна быть специальная «наука о культуре» («культурология») и что без этой науки человек и его поведение не могут быть изучены адекватно и в полном объеме. Рэдклифф-Браун, в свою очередь, считал, что «культуры» как самостоятельной реальности не существует, что «культура» не обладает самостоятельным развитием, что принадлежащие к ней феномены могут быть в полном объеме изучены социологией и рядом специализированных наук (лингвистикой и т.д.) и что, следовательно, для предлагаемой Уайтом «культурологии» в корпусе наук о человеке нет места. Непродолжительный спор, в котором схлестнулись столь противоположные и несовместимые друг с другом позиции, представляется весьма поучительным, если учесть глубинную проблему, которую он с предельной ясностью обнаружил и которая до сих пор нас преследует: проблему разграничения «социального» и «культурного». Хотя за время, отделяющее нас от этого спора, были предложены разные решения этой проблемы[2], на ее принципиальную нерешенность (и, возможно, неразрешимость) указывают, в частности, споры, происходившие в России в конце ХХ века в связи с утверждением культурологии в качестве отдельной учебной дисциплины и ее академической институционализацией. Эти споры стали поводом к экспликации точек зрения, неявно реанимирующих обозначенные Уайтом и Рэдклифф-Брауном дискуссионные полюса: с одной стороны, рядом социологов была озвучена позиция, что «культура» является подлинным предметом социологии, что у «культурологии» нет предмета и что, стало быть, такой науки нет и быть не может (при том, что «культура» продолжает успешно игнорироваться социологами в действительных исследованиях и публикациях); с другой стороны, поборники «культурологии» резонно указывали на то, что их изыскания не вписываются в рамки институционализированных дисциплин и нуждаются в новом институциональном гнезде (при том, что изыскания эти с лихвой продемонстрировали в последние годы пугающую пестроту и эклектичность, не говоря уже о сомнительности их с точки зрения обычных научных стандартов). При всех прочих подоплеках российского спора о необходимости и законности культурологии как дисциплины (деньги, должности, кафедры, институты, личные неприязни и т.д.), кажется очевидным, что в нем всплыли – без специального умысла – крайние позиции, озвученные в свое время Уайтом и Рэдклифф-Брауном: воинствующий социологизм («не нужно нам никакой культурологии; мы, социологи, уже все это изучаем») и столь же воинствующий культурологизм («вовсе вы этого не изучаете, занимайтесь своим обществом, а мы будем независимо от вас и без вашей помощи заниматься культурой»)[3]. Живучесть этих позиций побуждает пристальнее присмотреться к сути и подоплеке разногласия, обнаружившегося в полемике двух выдающихся антропологов. Для этого прежде всего нужно обрисовать историко-интеллектуальный контекст, в котором эта полемика стала возможной.

Культурная антропология versus социальная антропология. Первый взгляд на природу обсуждаемого столкновения обнаруживает его связь с тем обстоятельством, что Уайт выступает в нем от лица культурной антропологии, а Рэдклифф-Браун – от лица социальной антропологии. Первая научная традиция прочно ассоциируется с Америкой, вторая – с Британией. Понимание того, что речь идет об одной и той же науке, принявшей в соответствующих национальных контекстах несколько разные формы и получившей разные названия, наводит на мысль, что понятие «культуры» Уайта и понятие «общества» Рэдклифф-Брауна имеют один и тот же эмпирический референт. Отсюда легко сделать вывод, что здесь мы имеем всего лишь спор двух несгибаемых упрямцев о словах. Однако этим дело не ограничивается. Каждый из участников спора соотносит свою позицию с некоторым набором предшествующих фигур, идей и концепций, и соответствующие их наборы не только не ограничиваются американской традицией для одного и британской для другого, но и частично – причем значимым образом – пересекаются. Так, Уайт, говоря о предтечах культурологии, включает в список не только таких американских ученых, как А. Крёбер, Р. Лоуи, К. Уисслер, Дж. П. Мердок[4], но также – в первую очередь – британца Э. Тайлора[5] и француза Э. Дюркгейма[6]. Рэдклифф-Браун, в свою очередь, укореняет свою точку зрения в социологии Э. Дюркгейма и (что касается теории эволюции) Г. Спенсера, но также упоминает в числе ее сторонников, например, американского ученого Ф. Боаса[7]. Сюда же можно добавить тот факт, что в британской антропологии далеко не все и далеко не всегда устанавливали в качестве ее предмета «общество»; в частности, Б. Малиновский считал предметом социальной антропологии «культуру»[8]. Таким образом, разделившая Уайта и Рэдклифф-Брауна граница не может быть полностью отождествлена с границей между американской и британской антропологическими традициями. Это иная граница, и чтобы определить ее природу, надо рассмотреть тот исторический контекст, в котором эта граница возникла.